Неточные совпадения
Клим покорно ушел, он был рад не смотреть на расплющенного человека. В поисках горничной, переходя из комнаты в комнату, он увидал Лютова; босый, в
ночном белье, Лютов стоял у окна, держась за голову. Обернувшись на
звук шагов, недоуменно мигая, он спросил, показав на улицу нелепым жестом обеих рук...
Неясные, почти неуловимые ухом
звуки наполняли сонный воздух; шум от полета
ночной птицы, падения снега с ветки на ветку, шелест колеблемой легким дуновением слабого ветерка засохшей былинки — все это вместе не могло нарушить тишины, царившей в природе.
Эти нестройные
звуки неслись по долине и таяли в тихом
ночном воздухе.
Ночь была такая тихая, что даже осины замерли и не трепетали листьями. В сонном воздухе слышались какие-то неясные
звуки, точно кто-то вздыхал, шептался, где-то капала вода, чуть слышно трещали кузнечики. По темному небу, усеянному тысячами звезд, вспыхивали едва уловимые зарницы. Красные блики от костра неровно ложились по земле, и за границей их
ночная тьма казалась еще чернее.
Как умершего без покаяния и «потрошенного», его схоронили за оградой кладбища, а мимо мельницы никто не решался проходить в сумерки. По ночам от «магазина», который был недалеко от мельницы, неслись отчаянные
звуки трещотки. Старик сторож жаловался, что Антось продолжает стонать на своей вышке. Трещоткой он заглушал эти стоны. Вероятно,
ночной ветер доносил с того угла тягучий звон воды в старых шлюзах…
Она в одной
ночной кофточке высунулась в форточку и долго всматривалась в весеннюю
ночную муть, — слышалось шипенье, мягкий треск и такой
звук, точно по сухой траве ползла какая-то громадная змея.
«Идут в мире дети», — думала она, прислушиваясь к незнакомым
звукам ночной жизни города. Они ползли в открытое окно, шелестя листвой в палисаднике, прилетали издалека усталые, бледные и тихо умирали в комнате.
Но вот огни исчезают в верхних окнах,
звуки шагов и говора заменяются храпением, караульщик по-ночному начинает стучать в доску, сад стал и мрачнее и светлее, как скоро исчезли на нем полосы красного света из окон, последний огонь из буфета переходит в переднюю, прокладывая полосу света по росистому саду, и мне видна через окно сгорбленная фигура Фоки, который в кофточке, со свечой в руках, идет к своей постели.
Тишина в комнате кажется такой же плотной и серой, точно кошма на полу. С воли чуть слышно доносятся неясные
звуки боязливой и осторожной
ночной жизни города, они безличны и не колеблют ни устоявшейся тишины, ни мысль старика, углублённую в прошлое.
Было раннее утро; заря едва занялась; город спал; пустынные улицы смотрели мертво. Ни единого
звука, кроме нерешительного чириканья кое-где просыпающихся воробьев; ни единого живого существа, кроме боязливо озирающихся котов, возвращающихся по домам после
ночных похождений (как он завидовал им!). Даже собаки — и те спали у ворот, свернувшись калачиком и вздрагивая под влиянием утреннего холода. Над городом вился туман; тротуары были влажны; деревья в садах заснули, словно повитые волшебной дремой.
Где-то невидимо летит
ночная птица, — в воздухе трепещет особенный и странный
звук — точно чем-то шерстяным торопливо отирают сухие камни.
Снова поцелуи и сухой шорох ног по камням, — чуткая
ночная тишина отражает все
звуки, как зеркало.
В декабре очень часты эти мертвенно тихие черные ночи, до того странно тихие, что неловко и не нужно говорить иначе, как шёпотом или вполголоса, — всё кажется, что громкий
звук может помешать чему-то, что тайно зреет в каменном молчании под синим бархатом
ночного неба.
Но вот раздается
звук колотушки
ночного сторожа, и мальчик видит, что поверхность воды вздрагивает, по ней, покрывая ее рябью, скачут круглые, светлые шарики…
Кончив письмо, я еще долго стоял у окна, глядя в безлунную звездную ночь… По полотну бежал поезд, но
ночной ветер относил
звуки в другую сторону, и шума было не слышно. Только туманный отсвет от локомотива передвигался, то теряясь за насыпями, то выплывая фосфорическим пятном и по временам освещаясь огнями…
Раздаются замедленные, ленивые шаги
ночного сторожа, и я различаю не только каждый удар его кованых, тяжелых рыбачьих сапогов о камни тротуара, но слышу также, как между двумя шагами он чиркает каблуками. Так ясны эти
звуки среди
ночной тиши, что мне кажется, будто я иду вместе с ним, хотя до него — я знаю наверное — более целой версты. Но вот он завернул куда-то вбок, в мощеный переулок, или, может быть, присел на скамейку: шаги его смолкли. Тишина. Мрак.
Майская чудная ночь смотрела в окно своим мягким душистым сумраком и тысячью тысяч своих звезд отражалась в расстилавшейся перед нашими глазами, точно застывшей поверхности небольшого заводского пруда; где-то далеко-далеко лаяла собака, обрывками доносилась далекая песня, слышался глухой гул со стороны заводской фабрики, точно там шевелилось какое-то скованное по рукам и ногам чудовище, — все эти неясные отрывистые
звуки чутко отзывались в дремлющем воздухе и ползли в нашу комнату вместе с холодной струей
ночного воздуха, веявшего на нас со стороны пруда.
Он сам испугался громкого биения сердца своего, как пугаются сонные жители города при
звуке ночного набата.
В пекарне стало тихо. Коптила лампа, изредка потрескивала заслонка печи, и корки испеченного хлеба на полках тоже трещали. На улице, против наших окон, разговаривали
ночные сторожа. И еще какой-то странный
звук порой доходил до слуха с улицы — не то где-то скрипела вывеска, не то кто-то стонал.
Будочник прислушивался. В темноте с разных сторон, на разные голоса стучали трещотки, лаяли собаки. Темнота кипела
звуками… Сомнения будочника исчезали. Огонек в окне угасал, и будка становилась явно нейтральным местом по отношению ко всему, что происходило под покровом ночи… Трещотки постепенно тоже стихали… Успокаивались собаки…
Ночные промышленники спокойно выходили «на работу»…
За окном весело разыгралось летнее утро — сквозь окроплённые росою листья бузины живой ртутью блестела река, трава, примятая
ночной сыростью, расправляла стебли, потягиваясь к солнцу; щёлкали жёлтые овсянки, торопливо разбираясь в дорожной пыли, обильной просыпанным зерном; самодовольно гоготали гуси, удивлённо мычал телёнок, и вдоль реки гулко плыл от села какой-то странный шлёпающий
звук, точно по воде кто-то шутя хлопал огромной ладонью.
Егорушка долго еще что-то рассказывал, но Половецкий уже дремал, не слушая его болтовни. В
ночной тиши с особенной резкостью выдавались и глухая работа машины, и шум воды. Тянулась смешанная струя
звуков, и, прислушиваясь к удушливым хрипам пароходной машины, Половецкий совершенно ясно слышал картавый, молодой женский голос, который без конца повторял одну и у же фразу...
Да, много лет и много горьких мук
С тех пор отяготело надо мною;
Но первого восторга чудный
звукВ груди не умирает, — и порою,
Сквозь облако забот, когда недуг
Мой слабый ум томит неугомонно,
Ее глаза мне светят благосклонно.
Так в час
ночной, когда гроза шумит
И бродят облака, — звезда горит
В дали эфирной, не боясь их злости,
И шлет свои лучи на землю в гости.
Плавают в
ночной тишине отдалённые
звуки сторожевых колоколов, провожая отошедшие часы; трепетно сверкают в прозрачной высоте одинокие крупные звёзды лунной ночи, и дивит ночь ум и глаз разнообразной игрой света и теней и загадочными
звуками своими.
Потом вдруг в соседней комнате раздался резкий и сухой
звук пощечины, за ним другой, третий, четвертый, и в
ночной тишине посыпались беспощадные, рассчитанные, ожесточенные удары.
Во всем отряде царствовала такая тишина, что ясно слышались все сливающиеся, исполненные таинственной прелести
звуки ночи: далекий заунывный вой чакалок, похожий то на отчаянный плач, то на хохот, звонкие однообразные песни сверчка, лягушки, перепела, какой-то приближающийся гул, причины которого я никак не мог объяснить себе, и все те
ночные, чуть слышные движения природы, которые невозможно ни понять, ни определить, сливались в один полный прекрасный
звук, который мы называем тишиною ночи.
Странный
звук внезапно нарушил глубокое
ночное молчание: точно вдали кто-то вздохнул во всю ширину необъятной груди…
Пароход стал двигаться осторожнее, из боязни наткнуться на мель… Матросы на носу измеряли глубину реки, и в
ночном воздухе отчетливо звучали их протяжные восклицания: «Ше-есть!.. Шесть с половиной! Во-осемь!.. По-од таба-ак!.. Се-мь!» В этих высоких стонущих
звуках слышалось то же уныние, каким были полны темные, печальные берега и холодное небо. Но под плащом было очень тепло, и, крепко прижимаясь к любимому человеку, Вера Львовна еще глубже ощущала свое счастье.
Поднялось солнце в полдерева, все пошли по домам с
ночного гулянья. Впереди толпа ребятишек, как в барабаны, колотят в лукошки, и громкое их грохотанье далеко разносится в тиши раннего утра. За ними девушки с молодицами несут на доске Кострому. Мужчины за ними поодаль идут. Подобье умершего Ярилы медленно проносят по деревне под
звуки тихой заунывной песни. То «первые похороны».
Тишь была невозмутимая, лишь вдали в заколосившемся хлебе трещали кузнечики да по лесу раздавались изредка глухие
звуки ботал [Ботало — глухой звонок, привешиваемый лошадям и коровам на шею, когда пускают их в
ночное по лесам.
Я гнал ее далёко. Исцарапал
Лицо о хвои, окровавил руки
И платье изорвал. Кричал и гнал
Ее, как зверя, вновь кричал и звал,
И страстный голос был — как
звуки рога.
Она же оставляла легкий след
В зыбучих дюнах, и пропала в соснах,
Когда их заплела
ночная синь.
И вся холодея и замирая от страха, она по-прежнему зоркими, внимательными глазами вглядывается в полутьму. Постепенно затихают вокруг нее вечерние
звуки… Прекращается шепот сонных девушек… Воцаряется обычная
ночная тишина… Вот только вздохнул во сне кто-то… да тихо вскрикнул в противоположном конце спальни, и все снова затихло в тот же миг.
Ты видишь, как приветливо над нами
Огнями звезд горят
ночные небеса?
Не зеркало ль моим глазам твои глаза?
Не все ли это рвется и теснится
И в голову, и в сердце, милый друг,
И в тайне вечной движется, стремится
Невидимо и видимо вокруг?
Пусть этим всем исполнится твой дух,
И если ощутишь ты в чувстве том глубоком
Блаженство, — о! тогда его ты назови
Как хочешь: пламенем любви,
Душою, счастьем, жизнью, богом, —
Для этого названья нет:
Все — чувство. Имя —
звук и дым…
Из окон широко лились певучие, жалующиеся
звуки «Легенды». Токарев взглянул на Варвару Васильевну. Она стояла, не шевелясь, с блестящими глазами, и жадно слушала. Где-то вдали с грохотом прокатились дрожки, потом застучала трещотка
ночного сторожа. Варвара Васильевна нетерпеливо прошептала...
Большая тишина обволакивала его ночью. Изредка трещотка
ночного сторожа засвербит справа, и
звук надоедливо простоит в воздухе с минуту, и потом опять мертвая тишина. Даже гул пароходных свистков не доходит до них.
Сверху сыпалась та же печальная мгла, в воздухе слышался тот же запах сырости и дыма, вокруг видны были те же светлые точки потухавших костров, и слышны были среди общей тишины
звуки заунывной песни Антонова; а когда она замолкала на мгновение,
звуки слабого
ночного движения лагеря — храпения, бряцания ружей часовых и тихого говора вторили ей.
А погодя еще немного он уже не думал ни о Сергее Сергеиче, ни о своих ста рублях. Была тихая, задумчивая ночь, очень светлая. Когда в лунные ночи Подгорин смотрел на небо, то ему казалось, что бодрствуют только он да луна, всё же остальное спит или дремлет; и на ум не шли ни люди, ни деньги, и настроение мало-помалу становилось тихим, мирным, он чувствовал себя одиноким на этом свете, и в
ночной тишине
звук его собственных шагов казался ему таким печальным.
Несмотря на то что теплый, пропитанный духами воздух будуара приятно действовал на графа, особенно после дальней
ночной прогулки,
звук запираемого замка снова заставил его сердце сжаться каким-то предчувствием.
Окутанный снегами, он и в жестокий мороз отворяет свое дорогое окошечко и через него любуется светом божиим,
ночным небом, усыпанным очами ангелов, глазеет на мимоходящих и едущих, слушает сплетни соседей, прислушивается с каким-то умилительным соучастием к скрипучему оттиску шагов запоздалого путника по зимней дороге, к далекому, замирающему в снежной пустыне звону колокольчика —
звукам, имеющим грустную прелесть для сердца русского.
Вот скрипнула калитка, и среди
ночной тишины послышался
звук тяжелых шагов.
Потом он то молился божией матери, известной под названием «взыскание погибших», то, отворив окно, ловил малейший
звук, струивший
ночную тишь, то сходил вниз, к сеням.
Большой монастырский двор, расположенный на берегу Донца у подножия Святой Горы и огороженный, как стеною, высокими гостиными корпусами, теперь, в
ночное время, когда его освещали только тусклые фонари, огоньки в окнах да звезды, представлял из себя живую кашу, полную движения,
звуков и оригинальнейшего беспорядка.
А с поля несутся веселые
звуки ночного хоровода...
Чувства страха я не испытывал, но вполне естественное раздражение и даже гнев не дали мне уснуть; однако ожидание мое было бесплодно, и ни единая тень, ни единый
звук не нарушили
ночного молчания и пустоты за окном.